Эмбарго - Страница 31

– Через полчаса мне нужны свежие данные.

Он сел в соседней комнате и закурил сигару. Это был его единственный порок. Он не пил, жил замкнуто и даже мог обходиться без женщин. Однако Омар Сабет со своим носом с горбинкой, энергичным лицом, пронзительным взглядом и исходящим от него динамизмом очень нравился женщинам. С узкой талией, широкими плечами, без грамма жира, он являл собой великолепный человеческий механизм. Созданный как для любви, так и для убийства. До настоящего времени он в основном занимался последним.

– Готово, Омар! – крикнул Азиз, специалист по компьютерам.

Зажав в зубах сигару, Омар Сабет подошел к черной доске. Это был торжественный момент дня.

Покрывало, скрывавшее черную доску, было откинуто, и под ним оказался большой лист миллиметровой бумаги, приколотый кнопками, на котором выделялись две линии. Голубая линия пересекала лист, спускаясь вниз примерно под углом в тридцать градусов. Она изображала теоретическое снижение активности Соединенных Штатов из-за эмбарго, рассчитанное еще до его введения. В некоей точке она пересекалась с вертикальной черной линией. В этом месте чья-то неизвестная рука написала арабскими буквами «Победа». Это должен быть момент, когда давление станет настолько сильным, что США вынуждены будут либо капитулировать, либо начать войну, что весьма проблематично.

Чтобы рассчитать последствия эмбарго, в компьютер вводилось множество данных. Нехватка природного газа, а также косвенные или психологические факторы: политическое давление местных депутатов, чьи избиратели страдали от безработицы, вызванной отсутствием энергии; промышленников, вынужденных закрывать свои заводы; реакция простых американцев, столкнувшихся с нищетой. У некоторых заводов по производству шин или фотопленки запасы были лишь на одну-две недели.

Еще одна, красная, линия должна была бы перекрывать синюю. Она представляла собой реальное, ежедневно рассчитываемое положение в развитии Америки после введения эмбарго. Что она и делала в течение первых дней. Затем постепенно линия изменила угол и располагалась теперь ниже синей, демонстрируя значительно более сильное сопротивление эмбарго, чем предусматривалось. Азиз только что продолжил ее на один сантиметр, уводя еще дальше от синей линии. Омар Сабет сжал сигару в зубах и повернулся к Азизу:

– Ты заложил данные на сегодня?

Азиз потряс пачкой листков.

– Вот они, но они неутешительны.

Палестинец с ненавистью посмотрел на компьютер, как будто тот был виноват в плохих результатах.

Омар Сабет молча вышел из ротонды, сдержанный, полный ненависти и неудовлетворенности. Через пять минут ему должен был позвонить с ранчо Нафуд Джидда, чтобы узнать результаты. Омару Сабету было стыдно сообщать их ему. Сабет вернулся в свою комнату. Почти тут же зазвонил телефон, стоявший на раскрашенной деревянной лошадке. Встав коленями на ковер, Сабет снял трубку. Звонил саудовец. Сабет не успел сообщить ему неприятную новость. Нафуду Джидде надо было сообщить ему нечто еще более важное и серьезное. Оба мужчины говорили по-арабски, на диалекте вагабитов из Саудовской Аравии. Несмотря на эту предосторожность, они тщательно выбирали слова, стараясь не называть вещи своими именами.

Но как только они обсудили новую проблему, возникшую перед ними, Нафуд Джидда спросил о новостях по графикам. Омар Сабет сказал ему правду и тотчас же добавил:

– Я сделал все возможное, чтобы этот график выглядел так, как нам бы хотелось.

На другом конце провода довольно надолго воцарилось молчание, нарушаемое лишь помехами. На ранчо не было телефонной линии, и все сообщения передавались по радио, что не способствовало улучшению качества звука.

– Вы делаете недостаточно, – сухо сказал Нафуд Джидда.

Омар Сабет не стал возражать. Он знал, как гордый саудовец страдал от этой постоянно сдерживаемой жестокости. Он услышал в трубке какой-то шум, и тотчас же голос Нафуда Джидды, значительно более доброжелательный и спокойный, продолжил по-английски:

– Завтра я вернусь.

Должно быть, около него кто-то был. Он почти сразу же повесил трубку. Омар Сабет чувствовал такое же волнение, как когда покидал горящие скалы в долине реки Иордан, чтобы проникнуть на форпосты израильтян. Он рос среди жестокости и не боялся ее.

Он всегда был воинственно настроен. Под его внешней сдержанностью скрывался необузданный, полный почти болезненной гордости свирепый нрав бедуина.

Он вышел из своей комнаты и поднялся по маленькой, покрытой красным бархатом лестнице, ведущей в две комнаты надстройки. В одной из них находилось четверо молодых арабов. Трое играли в таро, четвертый с увлечением собирал деревянную модель истребителя «Фантом». Увидев вошедшего Омара Сабета, они замерли. Эти никогда не занимались компьютерами и телексами, они выходили из своей комнаты только для того, чтобы пойти поесть в ротонде, куда им приносили пищу. Они знали друг друга только по именам – Хусейн, Ануар, Джаллуд и Заид.

Омар Сабет заговорил с ними своим тихим голосом; они слушали его почтительно и внимательно, лишь время от времени задавая вопросы, чтобы уточнить какой-либо момент. Закончив говорить, Омар Сабет указал пальцем на Ануара и Джаллуда.

– Вы двое.

– Но они только что вернулись! – возмутился Заид.

Взгляд Омара Сабета заставил его умолкнуть. Тот опасно улыбнулся, показав волчьи зубы.

– Работы хватит всем.

Улыбка его немного потеплела, когда он перевел взгляд на двух выбранных им мужчин, Джаллуда и Ануара.

Джаллуд был худой, в очках, с очень курчавыми волосами и семитским профилем; Ануар был похож не на араба, а скорее на мышь с большими оттопыренными ушами, рано для его двадцати пяти лет облысевшей головой, слишком крупным носом и смеющимися карими глазами.